О Зурабе Церетели будут лучше писать после смерти, чем при жизни
Церетели принадлежал к числу скульпторов, много и успешно работавших по официальным заказам и отмеченных государственными наградами – в СССР он получил звезду Героя Соцтруда, в современной России стал полным кавалером ордена «За заслуги перед Отечеством». И, кроме того, он обладал прекрасными коммуникативными способностями и лоббистскими возможностями, то есть его GR был лучше, чем PR.
Для таких авторов важно следование определенным правилам. Произведение должно быть понятным и легко воспринимаемым. Желательно эффектным, вызывающим позитивные ассоциации, спектр которых может быть весьма широким. Факультативно признание критиков – они ведь решения не принимают. Другое дело, что могут оказать влияние – но оно будет эффективным только в том случае, если заказчики на критиков обращают внимание (но там и больших заказов и проектов меньше, потому что пресса может в принципе оспорить их целесообразность). А если не обращают, то мнения критиков незначимы.
«Зависеть от царя, зависеть от народа — Не всё ли нам равно?», – эти пушкинские слова применимы и к памятникам в том смысле, что вкусы царей и народов могут быть близкими. Лица, принимающие решения – тоже люди со своими представлениями о должном, в том числе в культуре, которые часто соответствуют массовому сознанию.
Из памятников Церетели сильное народное неприятие вызвал разве что Петр в Москве. Но тут сработало множество факторов – и непривычная гигантская фигура, к тому же в нелюбимом императором городе, и слухи о том, что на раннем этапе Петр был Колумбом, и время установки памятника (социально-экономический кризис) плюс информационная кампания против Лужкова из-за его федеральных амбиций. Но со временем эти факторы потеряли актуальность – и уже полтора десятилетия темы сноса монумента больше нет в информационном пространстве. А для молодых поколений Петр у Москвы-реки «был всегда».
Такой подход совершенно не уникален. В царской России предшественниками Церетели были Микешин и Опекушин. Первый увлекался «малороссийской» (лояльной империи – в отличие от нелояльной украинской) идеей и безуспешно пытался интегрировать Шевченко в официальный пантеон, поместив его фигуру на памятнике Тысячелетия России. Царь отказал, зато разрешил поместить Гоголя. Второй был убежденным консерватором и сторонником «единой и неделимой» России. Но оба были чрезвычайно успешными скульпторами, несмотря на мнения критиков и сатириков.
Причем обоих заносило в такие политико-художественные дебри, в которые Церетели, надо отдать должное, никогда не заходил. Опекушин после действительно талантливого памятника Пушкину соорудил в Кремле нечто громоздкое, но в полной мере соответствовавшее официальной идеологии – мемориальный комплекс, состоявший из статуи Александра II, шатровой сени над ней и галереи длиной около 76 метров с 33 мозаичными портретами русских правителей и гербами всех входивших в состав России земель. Острословы сравнивали сооружение с кегельбаном.
А Микешин в рамках своих «малороссийских» увлечений предложил дополнить созданную им конную статую Богдана Хмельницкого в Киеве двумя наборами фигур – спереди слепым кобзарем, которого слушают малоросс, червоноросс (житель Западной Украины), белорус и великоросс, а сзади – поляком, евреем и иезуитом, сбрасываемыми со скалы (в виде которой поначалу планировалось соорудить постамент) богдановым конем. К счастью, денег на изыски не хватило, от чего памятник немало выиграл. Да и скалу, на которой балансировал конь с угрозой сорваться вниз, заменили на более надежный и свойственный местным реалиям курган.
Но прошло время. Сейчас Микешин и Опекушин считаются классиками, в научных трудах их творчество рассматривается как важная и закономерная часть истории российского искусства. Пройдет немного времени, эмоциональные споры о Церетели окончательно завершатся, и искусствоведы будут говорить о нем без гнева и пристрастия.